Жизнь журналистов в России не является ни безопасной, ни легкой, по крайней мере, если они всерьез относятся к своей работе. Под самым большим риском находятся журналисты в регионах, чьи расследования о местной коррупции и бандитизме делают их профессию такой же опасной, как у военных корреспондентов. Национальные журналисты пользовались большей свободой мысли и деятельности. Но скоро и это может измениться.
Арест Ивана Сафронова, весьма уважаемого бывшего корреспондента «Коммерсанта» и «Ведомостей», который всего пару месяцев назад перешел на работу в Роскосмос, является еще одной причиной полагать, что это новая волна давления. Кремль дал Федеральной службе безопасности (ФСБ) карт-бланш действовать против критических голосов в СМИ и культурной сфере.
В отличие от других недавних дел, Сафронову было предъявлено обвинение в государственной измене в соответствии со статьей 275 Уголовного кодекса, поэтому возможное судебное разбирательство будет закрыто. А наши знания о том, что содержится в семи томах дела, скудны. Тем не менее, то, что мы о нем знаем, пока звучит довольно малоубедительно.
Чешские факты
ФСБ утверждает, что в 2012 году Сафронов был завербован чешской разведывательной службой ÚSZI, а в 2017 году отправил им секретные материалы о военно-техническом сотрудничестве России со странами Ближнего Востока (и, возможно, также Африки).
Справедливости ради надо признать, что исторически работа чехов в сфере разведки была успешнее, чем можно подумать. Они давно имеют особый опыт на Ближнем Востоке, и вряд ли это случайность, что Чехия — единственная страна Евросоюза, которая сохраняет посольство в Дамаске. В мире обмена разведданными чем больше вы можете предложить, тем больше вы получаете. Культивирование нишевых возможностей здесь часто является одним из лучших способов, с помощью которого небольшая страна может сесть за один стол с большими парнями
Более того, несмотря на предположения о том, что арест связан со статьей о потенциальной продаже самолетов Су-35 в Египет, которую Сафронов написал в 2019 году, есть и обоснованное предположение, связывающее его с утечкой информации о контрактах Ростеха по обслуживанию вертолетов российской сборки по всему миру. Ее получателем могла быть фирма LOM Praha, чешская компания, которая является прямым конкурентом Ростеха.
Несмотря на все сказанное, трудно поверить, что Сафронов сознательно согласился на вербовку — учитывая, что области его интересов были под пристальным вниманием и что как члену пула кремлевских журналистов ему приходилось проходить проверки ФСБ. То, что он якобы отправил этот секретный материал чехам «по интернету», тоже маловероятно. Существуют способы скрытия и кодирования текстов, а использовать фиктивные учетные записи электронной почты в иностранных доменах и тому подобное несложно.
В конечном итоге, это та среда, над которой российское государство имеет значительный контроль, и подобная деятельность кажется безрассудным риском.
Возможно, в качестве предлога для дела использовался совершенно невинный контакт с каким-либо чешским официальным лицом или учреждением. В конце концов, журналисты общаются с разными людьми, зачастую со всего мира.
Может случиться, что чехи были выбраны на роль злодеев (в конечном счете, конечно, приспешниками американского суперзлодея) в ответ на недавнее ухудшение отношений и особенно в ответ на недавнее «дело о рицине», в результате которого два российских дипломата были высланы из Праги после того, как посольские бюрократические распри привели к международному инциденту.
В конце концов, стоит отметить, что, по крайней мере, на момент написания статьи никакие чешские дипломаты высланы не были, а чешский посол не был вызван в МИД для беседы. Даже Кремль, похоже, не воспринимает предполагаемую «пражскую версию» всерьез.
Сильный град
Все это не главное. Трудно не прийти к заключению, что, как написал Андрей Солдатов, «ФСБ применяет свое параноидальное определение шпионажа к журналистам — и старается изо всех сил, чтобы все это знали».
В последнее время журналисты (как и другие сообщества, например, деятели культуры, поддержавшие Кирилла Серебренникова) стали более легче объединяться с целью выступить в защиту кого-либо из коллег. Дело Голунова в 2019 году стало драматическим выражением того, как социальный капитал смог победить сфальсифицированное преследование, хотя тогда это было не столько государство, сколько коррумпированная полиция. А совсем недавно приговор журналистке Светлане Прокопьевой к штрафу стал частичной победой над государственным обвинением, требовавшим лишить ее свободы.
Но так же, как журналисты все активнее втягиваются в игру, это делает и власть.
Впервые за почти два десятилетия корреспондент был обвинен в государственной измене — однако это происходит после десятилетия, за время которого количество уголовных дел против журналистов по различным поводам увеличилось в шесть раз.
Статья 275 была переработана в 2012 году после событий на Болотной площади и была сделана более емкой и, откровенно говоря, «резиновой». Хотя поддержка Сафронова и производит впечатление, еще неизвестно, какое она сможет иметь влияние, раз ФСБ явно решила сделать его дело показательным.
Дело Пола Уилана о шпионаже и продолжающееся задержание инвестора Майкла Калви говорят о готовности аппарата безопасности изображать внешний мир как враждебное место. Однако новое давление на журналистов направлено не только на то, чтобы запугать, но и на то, чтобы надеть на них намордник. Если статья 275 будет развернута более широко, станет все труднее писать о проблемах безопасности или даже о чем-то менее близком к государственным секретам.
Как написал в «Ъ» Иван Сухов, «заподозрить в неуместных контактах с иностранцами снова можно любого гражданина России, который хоть раз такие контакты имел». Вопрос только в том, хотят ли власти решить эту проблему или нет.
В воскресенье я записывал подкаст, который закончился мрачными предположениями о том, что «будет сильный град», когда Кремль начнет готовиться к новому, более широкому разгрому инакомыслия в СМИ и культурной сфере. В то время я задавался вопросом, не слишком ли пессимистично я мыслю. И было довольно удручающим столь быстро обнаружить, что я, вероятно, не был.
