Нобелевский комитет в который раз принял противоречивое решение и вызвал массовое недовольство. Он дал премию мира одновременно белорусскому правозащитнику Алесю Беляцкому, российскому обществу «Мемориал» и украинскому Центру гражданских свобод.
Механизм любой премии обречен на то, чтобы порождать надежды, а потом превращать те из них, что не сбылись, в разочарования. Абсолютно верных премий абсолютно всем, кто их заслуживает, просто не может быть. Нынешнее разочарование связано с тем, что премия мира вручается во время войны, и это источник дополнительных конфликтов.
Но если исходить из целей Комитета, о которых в очередной раз напомнили при присуждении, — это очень точное решение. Оно противостоит попыткам делить народы на целиком хорошие и целиком плохие, идет наперекор антигуманным, но, к сожалению, довольно популярным разговорам о том, что в плохих народах не бывает хороших, достойных и важных для мира людей, не говоря уже об общественных деятелях и организациях, и что все без исключения деятели, организации и просто жители диктатуры — ее соратники и подельники. «Бывает», — сообщает нам Нобелевский комитет мира, награждая одновременно организации и людей из страны-жертвы, страны-агрессора и страны-соучастника. «Не соратники», — разъясняет он, отдавая две трети премии жителям двух разных диктаторских режимов.
Комитету премии мира в немирное время важно подчеркнуть, что разделительная линия между агрессором и жертвой, добром и злом, достоинством и ничтожеством не равна ни государственной границе, ни линии фронта.
Она проходит не между массами, а между людьми. Исключительно редкая, вторая подряд премия деятелям из России в момент, когда Россия выглядит и действует так плохо, подчеркивает это послание, адресованное в том числе тем соседям по Европе, которые этот базовый принцип пытаются подменить простым разделением народов. «От разделения народов не бывает мира», — напоминает Нобелевский комитет.
Решение Нобелевского комитета — очередной и особенно громкий ответ на обвинения «коллективного Запада в русофобии и отмене всего русского». Нет, говорит Нобелевский комитет, мы отменяем не Россию и русское, мы отменяем вас.
Это решение созвучно решению Каннского или Зальцбургского фестивалей, которые, вопреки возражениям, пригласили фронтменами Серебренникова и Курентзиса. Решению концертных залов, которые не отменяют концерты. Решению книжных, которые выставляют на видное место российских писателей.
Это присуждение созвучно и с одним из самых удачных выступлений Зеленского о контактах с Россией: мы готовы к переговорам, но не с этим российским руководством. То есть в России есть с кем разговаривать, хоть круг этих собеседников и сузился.
Но это высказывание президента страны, подвергшейся агрессии, резко контрастирует с высказываниями миллионов его разгневанных соотечественников, для которых в России вообще не с кем и незачем говорить. Точно так же решение Нобелевского комитета выделяется на фоне тех голосов на Западе, которые призывают прекратить любые контакты с любыми русскими.
Нобелевский комитет делает это не от плохого знания реалий, а от хорошего. Точно так же, как он не покупает вымышленные конструкции Путина про русский мир, Запад и историю, он не обязан покупать или поощрять другие вымышленные конструкции — об абсолютно ничем и никогда не связанных друг с другом народах, один из которых европеец и демократ, а другой азиат и раб. Не говоря уже о том, что в этой конструкции неясно, куда девать белорусскую нацию, которая стала жертвой собственной диктатуры и уже позже — ее поддержки со стороны Кремля.
Тот факт, что эту статью, прежде всего, читают жители трех упомянутых Нобелевским комитетом государств, а не живущие совсем рядом венгры, словаки или немцы, свидетельствует о том, что, выбирая страны для награждения, Комитет руководствовался не только кремлевской фантазией, но и некоторой реальностью, иррационально отвергать которую — та же фантазия, только сейчас куда менее вредоносная. Это не попытка объединить страны, это попытка объединить правозащитников в пространстве, которое разорвано войной, но парадоксальным образом продолжает некоторое совместное существование.
Это не первое противоречивое решение Нобелевского комитета и не первое, где в одной премии объединены военные противники. Более того, Комитету случалось объединять глав воюющих государств или образований — правда, как правило, решившихся на мир или перемирие. Нынешнее решение отличается от премий, присужденных Арафату и Рабину или Эфиопии и Эритрее, тем, что выдана она не врагам, пусть и бывшим, а союзникам. Вернее, она выдана с тем, чтобы люди, борющиеся за права и свободы против жестокости государства, считали себя союзниками. Это премия-императив, премия-призыв, премия-напоминание.
Этот призыв и напоминание могут многих раздражать.
После разрушений и смертей, которые российская армия принесла в Украину, многим украинцам действительно не хочется видеть никаких русских.
Также кому-то может показаться, что премия сместит международное внимание со страданий украинцев, заставит их поделиться ролью жертвы с гражданами той страны, которая причинила страдания. То есть внешний мир будет теперь думать, что и в России есть какие-то борцы и жертвы, за которых надо переживать, а это словно бы уравнивает агрессора и жертву.
Наконец, — и это тоже объяснимо — Украине просто не хочется быть в этой опостылевшей компании стран с двумя интеллектуально деградировавшими лидерами во главе и населением, огромная часть которого живет в историческом сне собственных начальников, оставаясь не в силах проснуться и разбудить их.
Однако между двумя задачами — сделать приятное Украине и попыткой вернуть мир, причем справедливый мир, в Европу — Нобелевский комитет выбрал ту, что сложнее, но лучше соответствует его уставу. Выдавая премию противникам нынешнего Кремля и Лукашенко, Нобелевский комитет заявляет, что речь идет о мире не на условиях Кремля. А выбрав лауреатами представителей именно этих трех наций, он утверждает, что настоящим миром будет только мир с их участием.
Нобелевский комитет напоминает, что новая стена не может быть основой нового устройства Европы после завершения войны, каким бы справедливым оно ни было. Равно как она не была основой прочного мира после прошлой. Хотя сторонники именно такого решения весьма многочисленны и активны и появились еще в довоенное время.
Своей наградой Нобелевский комитет обозначает очевидный факт. Без помощи России Украина может добиться только относительной победы. Но после относительной победы она не будет в безопасности. А абсолютной победы она может добиться только при помощи России — в том числе той России, которую представляет «Мемориал». И это может быть только общая победа.
Наконец, премия — это напоминание, что угрозу для Европы и мира, которая реализуется прямо сейчас, можно устранить, только вырастив из нынешней больной России здоровую.
Любое другое «решение российского вопроса» может оказаться невозможным и саморазрушительным из-за географической близости, размера, ресурсов и ядерной угрозы.
Разумеется, Запад разочарован в сегодняшней России. Надежды получить рядом предсказуемую страну, которая живет ценностями мира, а не переживаниями обид и собственных травм, не оправдались, и это рождает мысли о наказании даже в самых рациональных умах. Однако месть за несбывшиеся надежды никогда не делала общество или мир лучше.
Вручение премий белорусу и «Мемориалу» — это аванс. Оба режима устояли, а значит, правозащитники не совсем справились со своей задачей. Если целью «Мемориала» было не допустить новой диктатуры, рассказывая об ужасах прежней, то она не достигнута. Работа не принесла задуманного плода.
Но Нобелевский комитет награждает не за победы. Аун Сан Су Чжи [бывшая министр иностранных дел Мьянмы, сейчас находится в заключении] или Лех Валенса [польский политик] получили премии не тогда, когда свергли режимы в своих странах, и не за то, что их свергли, а когда были гонимы и в тюрьме. Собственно, нобелевская награда — это указание на того, кто в стране, которой не доверяют, пользуется доверием и мог бы помочь своему обществу выздороветь. И констатация того факта, что такие люди в обществе есть.
Материал впервые был опубликован на сайте Фонда Карнеги.
