Трудная дорога к осознанию войны

В 2023 году, после шока и эйфории, после стагнации, страхов мобилизации и погружения в войну жизнь в условиях почти абстрактных боевых действий — стабилизировалась. Появились альтернативные импортные потоки, экономика России пошла в рост и в большой степени переехала на военные рельсы. Производство вооружений возросло, а после окончания мятежа Евгения Пригожина в армии больше не было дезорганизующего двоевластия.

Осенний призыв 2023 года проводился осторожнее и тише, чем взбудоражившая всех мобилизация 2022 года. Пропаганда войны в медиапространстве даже сократилась, хотя патриотический угар и не пропал, и радикальные телевизионные форматы, скандальные ток-шоу, никуда не делись. Общественное сознание реагировало на это с облегчением.

Наши исследования показали две существенные части изменившегося восприятия: сократилась доля реальных сторонников войны, а провоенная позиция в обществе стала гораздо менее слышимой.

2023 год ознаменовался рутинизацией и маргинализацией войны. Знания о боевых действиях на Украине были психологически вытеснены на периферию жизни. Война превратилась в затяжное бедствие, от которого не было спасения и возможности повлиять на него.

Эта маргинализация произошла по двум причинам: с одной стороны, люди чувствовали страх и беспомощность, с другой,  военные действия шли на расстоянии, в чужой стране.  Это позволило многим людям почти не думать и не говорить о войне все время.

Кто-то называл это «нормализацией войны», но вытеснение представляется более точным определением.

Переход к фазе осознания войны

Ситуация начала меняться в связи с президентской кампанией весной 2024 г.

Появление антивоенных кандидатов — Екатерины Дунцовой и Бориса Надеждина — активизировало антивоенные настроения. Благодаря громкому процессу сбора подписей в поддержку Надеждина удалось на какое-то время легитимизировать идею мира в общественном нарративе, и это сразу повлияло на отношение к СВО.

Вопрос, который мы постоянно задаем респондентам: 

Вы поддерживаете или не поддерживаете военную операцию России на территории Украины, затрудняетесь однозначно ответить или не хотите отвечать на этот вопрос?

В феврале 2024 года поддержка войны в наших исследованиях упала с 55-56% до рекордно низких 46%, а готовность вывести войска из Украины, наоборот, рекордно поднялась — до 49%.

На наш взгляд, именно с этого момента существенная часть населения очнулась от небытия, и началось более осознанное восприятие войны.

Повседневная жизнь, которая состоит из забот о хлебе насущном, о здоровье близких и образовании детей, о сохранении своего имущества и жилья, постепенно и незаметно подтачивает готовность терпеть войну и лояльность властям.

На всем протяжении войны все исследователи отмечали, что люди с низким материальным статусом в меньшей  степени поддерживают СВО, чем более состоятельные. В сентябре  данные Хроники показывали разброс поддержки в зависимости от уровня благосостояния от 41% до 56%. Улучшение или ухудшение материального статуса остается важным показателем, потому что именно субъективная оценка перемен оказывает влияние на отношение к власти и к войне. 

Несмотря на укрепление прослойки, которую мы называем бенефициарами войны, на рост зарплат, на рекордное сокращение безработицы, противоположные тренды коснулись целой трети населения. Об ухудшении  материального положения в наших измерениях в начале 2023 года говорили 15% опрошенных; в сентябре 2024 года таких стало 27%. Поддержка войны у этой категории респондентов всегда значимо ниже, чем среди остальных (43% против 49%).

В сентябре нынешнего года 75% респондентов заявили, что им или членам их семьи приходилось брать кредиты. 

В 2022–2023 году респонденты, которые брали  кредит, потому что «появилась возможность улучшить жилищные условия», оказались более лояльны войне (56%). Стоит отметить, что о возможности улучшить жилищные условия вдвое чаще говорили  те респонденты, чьи родственники участвовали в военных действиях. Но если деньги были нужны «срочно на жизнь», то поддержка СВО оказывалась, наоборот, ниже среднего (45%). 

Зависимость отношения к войне от материальных условий жизни особенно ярко проявляется, когда речь идет об осложнении при  погашении кредитов. В ответах на вопрос «В 2023-м и 24-м году вам или вашей семье, в целом, стало легче или сложнее выплачивать кредиты, чем раньше или ситуация не изменилась?», 6% респондентов ответили, что стало легче, а 52% — что стало сложнее.

Те, кому стало легче, в большей мере поддерживают войну (63% против 49% по всей выборке). И только 30% ответивших, что отдавать кредит стало сложнее, готовы поддерживать СВО.

Мобилизация — главный фрустратор

По мере того, как растет число  семей, в которых есть участники боевых действиях, меняется и восприятие войны. На вопрос о том, есть ли в семье такие родственники, полтора года назад 20% отвечали утвердительно. В августе — сентябре 2024 цифра выросла до 30%.

Для сравнение приведем данные аналогичного вопроса (в формулировке «близкие»): в  целом по Украине у 70% есть близкие, принимавшие или участвующие в противостоянии вооруженной агрессии РФ после начала полномасштабного вторжения. По сравнению с сентябрем 2023 года этот показатель увеличился на 5%.

В исследованных национальных республиках от 43 до 54% ответили, что в семье кто-то воюет.

Ту же закономерность демонстрирует и восприятие перекосов в числе воюющих. В среднем по России 26% признали, что из их региона забрали на войну больше, чем в других. В Москве, Петербурге, Свердловской области так считают  6-8% респондентов. На территориях повышенной мобилизации вроде Башкортостана, Тувы или Дагестана — от 32 до 51%.

Пока среди тех, у кого в семье есть воюющие, поддержка войны даже выше, чем среди остальных. Это понятно: сложно смириться с тем, что родственники принимают участие в ничем не оправданной войне. Но также понятно, что эти россияне в большей мере, чем остальные респонденты (89% против 79%) озабочены гибелью и ранениями мужчин на фронте. По мере роста потерь осознание цены за войну с  соседним государством  неизбежно придет.

Теракты рейтинг войны не удержат

И поддержка войны, и поддержка прекращения военных действий могут нарастать или снижаться под воздействием  драматических событий, но потом они возвращаются на прежний уровень. Яркий пример — реакция на террористический акт в «Крокус сити холле».

Пропаганда успешно сформировала нужное властям отношение: 37% россиян назвали главными заказчиками Запад и НАТО, 27% Украину и только 9% — радикальных исламистов. Пропагандистские обвинения убедили  какую-то часть населения: раз Украина и ее партнеры ведут войну такими варварскими методами, то нужно еще больше сплотиться и не идти на мирные переговоры. 

Однако как и другие драматические события, воспоминания о теракте довольно скоро отошли на задний план. Исследование PROPA (Panel Study of Russian Public Opinion and Attitudes) уже в июне показало возвращение показателей к февральско-мартовским цифрам — 53%.

Курское вторжение как триггер осознания войны

Фундаментально новым явлением для восприятия войны стало Курское вторжение. 

Несмотря на географическую близость войны  — для части Курской области  солдаты противника находились всего в 30 км, — война для курских жителей оставалась  картинкой из  телевизора. По их собственным заявлениям, война для них началась 6 августа 2024 года.

В отличие от обстрелов и других военных событий в приграничье, которые увеличивали сплоченность, вторжение оказало противоположное влияние: поддержка войны начала снижаться, а выросла тревожность. Похожий эффект наблюдался во время мобилизации в сентябре 2022 года и при ужесточении закона о воинской повинности в апреле 2023-го.

Согласно OpenMinds, исследующему содержание социальных сетей и СМИ, в течение уже первой недели после украинского вторжения в Курскую область настроения изменились с минус 0,25 до минус 0,47 по шкале, где минус 1 — самое негативное отношение к СВО, а 1 — самое позитивное.

Жители России, и в первую очередь Курской области, испытали разочарование: блефом оказались слова о нерушимости государственных границ, силе армии, готовности государства не только защитить своих граждан, но и оказать им помощь, хотя бы в эвакуации. Большинство местных чиновников сбежали, бросив людей на произвол судьбы. В первый период помогали только волонтеры в тех населенных пунктах, куда беженцам удалось добраться. Снова актуальным стал вопрос:

Если Владимир Путин примет решение вывести российские войска с территории Украины и начнет переговоры о перемирии, не достигнув изначально поставленных целей СВО, вы поддержите или не поддержите такое решение?

На фоне  Курского вторжения доля тех, кто готов поддержать вывод российских войск и переход к мирным переговорам, несмотря на недостигнутые цели, выросла с 40% до 49%. А точнее, вернулась к упомянутому выше рекордному уровню антивоенных настроений, который наблюдался во время предвыборной кампании Бориса Надеждина.

Доля тех, кто не поддерживает вывод войск и переход к мирным переговорам осталась на уровне 33%, несмотря на вторжение. Нужно отметить, что среди желающих продолжать войну есть как минимум две группы с разными мотивами: примерно половина из этих 33% — убежденные сторонники войны до победного конца, до осуществления поставленных целей, которые, правда, респонденты понимают смутно. Остальными же движет страх прихода украинцев, страх возмездия.

Видимо, подобным  страхом можно объяснить и то, что после теракта в «Крокус сити холле», который благодаря пропаганде был воспринят как продолжение войны террористическими методами, рейтинг «продолжения войны» достиг на короткое время 44%. 

Как бы ни развивалось украинское вторжение на территории Курской области, факт пересечения российских границ и присутствия на территории России бронетехники противника для многих россиян стали неотменяемым свидетельством слабости российской армии. 

Один из важных факторов, объясняющих поддержку войны, — представление об успешных действиях  вооруженных сил, пусть даже это представление — результат пропаганды. Поддержка СВО среди тех, кто в феврале 2024 оценивал действия российской армии как успешные, была 74% – против 35%, кто успеха не видел. Неуспех, которым стало вторжение украинских вооруженных сил на российскую территорию, — мощный фактор снижения популярности войны, сопоставимый с мобилизацией.

От осознания неуспеха не спасает продвижение российской армии в Донбассе. Во-первых, в Курской области по-прежнему присутствуют войска противника. Во-вторых, для жителей России наступление в Донбассе не равноценно потере части Курской области. 

Когда людям предлагают выбрать, что важнее: освободить Курскую область или продвигаться на территории Украины, 53% хотят возвращения земель и только 15% — побед за границей России. По этому вопросу в российском обществе имеет место безусловный консенсус: в этом последовательные сторонники войны и мира не отличаются друг от друга.

И другие признаки тоже показывают, что ценность новых территорий для людей совсем иная, чем для Кремля. Если бы граждане выбирали, на чем настаивать в мирных переговорах России с Украиной, то всего 26% выбрали бы удержание занятых территорий – против 46%, которые  согласились бы на мир на условиях отказа Украины от вступления в НАТО, разница почти двукратная. Безопасность дороже экспансии.

Курское вторжение как предвестник мобилизации

Интересно, что через 3-4 недели после курского вторжения с 37% до 43% выросла доля тех, кто считает, что государство в первую очередь должно тратить деньги на вооруженные силы, а не на социальную сферу: до этого эта доля только падала.

В случае дефицита бюджета, куда следует расходовать государственные средства в первую очередь — на вооруженные силы или на социальную сферу?

Представляется, что это связано не только с всплеском реваншистских настроений, но также с тревогой  из-за угрозы мобилизации, поскольку вторжение продемонстрировало слабость армии и  дефицит живой силы.

Согласно контент-анализу, после вторжения в Курскую область резко выросли запросы в интернете, связанные с мобилизацией. Государство щедро платит контрактникам, но количество готовых воевать, очевидно, уже не удовлетворяет потребностям армии. И жители России готовы поддержать увеличение трат на армию, даже за счет социальных расходов, — лишь бы противник не вторгался на территорию России и  не возникала потребность в массовой принудительной мобилизации.

Все это не отменяет понимания необходимости мобилизации у примерно одной пятой респондентов (зависит от формулировки вопроса — от 18% до 22%). Даже 11% последовательных сторонников мира с этим согласны. А 42%, вдвое больше среди всех опрошенных,  уверены, что мобилизация в любом случае произойдет, несмотря на официальные заверения в обратном.

Озабоченность мобилизацией проявляется в сопутствующих страхах и тревогах. Ранения и гибель людей на фронте как проблему номер один отмечают 78% опрошенных по России. Наиболее пострадавшими оказываются Белгородская область и национальные республики, которые с начала войны стали жертвой повышенной принудительной мобилизации, — Дагестан, Башкортарстан, Тува и Бурятия — 88-90%. 

Белгородская область — в этом ряду не только из-за гибели и ранений мужчин на фронте и конкретно в их приграничной зоне, но и в связи с гражданскими жертвами обстрелов и атак дронов.

Если же для продолжения СВО потребуется новая мобилизация, 49% (против 36%) предпочтут вернуть мобилизованных домой и не проводить новую мобилизацию, а значит, закончить СВО.

Еще одним  признаком того, что неприятие мобилизации растет, является изменение отношения к уклонистам: 27% их осуждают, а 51% относится с пониманием (остальные затрудняются ответить). Полтора года назад уклонистов осуждали 36%, понимали 46%.

Мотивы тех, кто отправляется воевать добровольно, 37% респондентов объясняют денежным интересом, 24%  — чувством долга, 29% сочетанием обеих причин. Неудивительно, что те, кто поддерживает войну, скорее приписывают добровольцам благородный мотив (32%), однако и они признают, что деньги играют важную роль (23%).

Открытые противники войны практически вообще не верят в чувство долга контрактников: 80% считают, что они идут воевать только ради денег.

Это не их война 

По данным Левада-центра, за прошедшие почти полтора года выросла доля россиян, которые считают, что проведение специальной военной операции в Украине принесло больше вреда — 47% (рост на 6 п. п. с мая 2023 года); одновременно снизилась доля тех, кто говорит, что проведение спецоперации принесло больше пользы — 28% опрошенных (снижение на 10 п. п.)

Среди тех, кто говорит, что СВО принесла больше вреда, половина  объясняет свое мнение «гибелью людей, жертвами, страданием и горем», прочие же другими гуманитарными, эмоциональными личными последствиями. 

Среди тех, кто считает, что СВО принесла больше пользы, самый большой процент респондентов (26%) говорит о возвращении территорий, о «новых территория» и том, что станет «больше населения» (плюс еще десяток позиций из пропагандистских нарративов): укрепление позиций в мире, защита Донбасса, защита от НАТО, защита от фашизма.

Вред опрошенные описывают в терминах личных последствий, а «пользу» — государственно-национальных. Польза, победа — это для них там, наверху.

Это хорошо перекликается с ответом на наш вопрос:

Какое благо лично для Вас принесет вам победа России?

Никакого, говорит 56%. А среди тех 30%, которые называют конкретные благоприятные результаты, чаще встречаются мнения, что «прекратится кровопролитие, вернутся уехавшие, вернутся близкие и родные с фронта, восстановятся отношения с родными в Украине…»

Реже говорят о национальной гордости, об утверждении сильной позиции России, об уважении к России, об экономических выгодах, то есть сбиваются с сути вопроса о личном благе — личным благом чаще всего оказывается возвращение к моменту до войны, как будто бы ее и не было…

В сентябрьской волне Хроники мы задали вопрос двум равноценным подвыборкам о выводе войск и переходе к мирным переговорам в двух вариантах: с формулировкой «несмотря на недостигнутые цели» и без этой формулировки. 

В первом случае готовность поддержать вывод войск и мирные переговоры получили 49% голосов, во втором 61%. На всей выборке против остановки войны без каких-либо условий — 25%, с условием «недостигнутых целей СВО» — 33%. Всего 8% разницы  с недостигнутыми целями, то есть с мягким форматом поражения.

Когда Левада-центр, как и другие полстеры, предлагают респондентам формулировку «прекратить военный конфликт и вернуть присоединенные территории», то лишь 31% соглашается с таким категоричным вариантом против 72% согласных с «прекращением военного конфликта» без условий. Видимо, более жесткая постановка вопроса ставит респондента в конфликт с интенсивной пропагандистской повесткой, сопровождающей войну и завоевание новых территорий. 

Но такую реакцию мы можем наблюдать, пока не надо выбирать.

В выборе между мобилизацией и миром, между продвижением в Донбассе и освобождением Курской области большинство респондентов  дают ответ: мир и родная земля. Именно рост запроса общества на мир, рост готовности к компромиссам свидетельствуют о росте осознания трагических последствий войны.

Справедливости ради надо отметить, что осознание не означает просветления и полного понимания истоков и последствий войны. Очень сложно отказаться от сформированной рационализации неизбежности войны, противостояния России всему Западу, а не только маленькой Украине, мифа миролюбия и интернационализма россиян.

Пока работают достаточно эгоцентричные факторы, связанные с усталостью от войны, разочарованиями в военных успехах, собственными  страхами и потерями. Но представляется, что даже освобождение Курской области и продвижение по территории Украины не заставят жителей России вернуться к непониманию того, что значит война.

Слишком дорогой ценой она дается.